UT6UF UT6UE вокруг света на яхте "Купава"


Капитан:
Бондарь Юрий Васильевич (UT6UF)- Неоднократный участник морских и океанских переходов, известнейший яхтсмен и конструктор яхт.

Члены экипажа:
Зубенко Андрей Витальевич (UT6UE)- Чемпион Украины с парусного спорта.


 

 

Репортаж Зубенко Андрея (UT6UE)

   
 

Стоянка на о.Мангарева

(архипелаг Gambier)

 

8

   
  Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20]
   
  31.01.2011.

      Начинался третий день нашей стоянки на острове Мангарева. Встали рано. Уже в 6.30 были на ногах. Сегодня к 9.00 нас ждут в жандармерии.
 
      Мы уже грузились в тузик, когда к нам подошел, вернее, как обычно, подлетел на своем динги Гюнтер. Динги у него был маленький, и мотора в 15 сил для него было явно многовато. К тому же, Гюнтер всегда был занят и всегда куда-то спешил. Поэтому выжимал из мотора все, на что тот был способен. А чтобы лодка не опрокинулась на ходу, он садился в самый ее нос и, слегка наклонившись вперед, далеко отставленной назад рукой, управлял мотором. Такая поза придавала всей этой композиции вид решительности и целеустремленности.

       Гюнтер не стал подниматься к нам на яхту. Разговаривали у борта «Купавы», сидя каждый в своей лодке. Юра терпеливо ждал. Я расспрашивал Гюнтера о погоде, о тропических циклонах. Гюнтер дал очень неутешительную информацию. Февраль–март (время, когда мы как раз собирались пересекать Тихий океан) – самые опасные месяцы в году. Идти отсюда напрямую в Новую Зеландию опасно.
Со 100-процентной вероятностью встретим несколько тропических циклонов, которые здесь называются ураганами. Гюнтер давно ходит в этих водах. Он обрисовал картину просто:
      - В декабре в Тихом лучше не ходить. В январе опасно. В феврале-марте очень опасно. В марте опаснее, чем в феврале.
        Вскоре мы получили подтверждение его слов. Как-то я принял новозеландский факс погоды. В Коралловом море, севернее Новой Зеландии, бушевал тропический циклон. Ветер больше 160 уз (300 км/час). Впечатляет. А нам туда идти!
        Но что еще хуже, тропические циклоны не редки и севернее Гамбье. И там они представляют особую опасность. Большое количество островов и рифов и очень мало безопасных убежищ. Поэтому все эти атоллы в период ураганов представляют реальную угрозу для мореплавания.

        К 9.00 мы подошли к жандармерии. Дверь была закрыта и мы сели ждать. Тут нас с улицы увидел проходивший мимо мужчина европейской наружности.
        - Вы с яхты? Хорошая яхта. Я видел вас на Акамару. Я там живу. Там мой дом на воде. Вон тот, на понтонах.
         Это был хозяин той самой «плав-дачи», которую мы видели в первое утро на атолле. Звали его Бернар. Он - бывший яхтсмен. Пришел сюда на 10-метровой яхте в 1988 году вместе с маленьким сыном. Покрутился в Полинезии, походил по островам, да так и остался здесь. Яхту продал.
А на вырученные деньги купил жемчужную ферму. Поначалу жил на берегу, на земле своего друга. Затем построил плавдом. И теперь живет там с женой-полинезийкой и двумя дочерьми. А уже взрослый сын остался на берегу в старом доме Бернара - живет один на острове. Помогает отцу выращивать жемчуг.
        - А чем здесь люди зарабатывают? Вокруг только дорогие машины, хорошие дома и счастливые лица, – поинтересовался я.
        - О, денег здесь много. Жемчуг. Здесь выращивают жемчуг. На Гамбье самый лучший черный жемчуг во всей Полинезии. Я сам этим занимаюсь.
Стало понятно, что это за строения на воде, которые мы приняли сначала за отели или дачи.
Это жемчужные фермы.
 


    - Но сейчас не так хорошо, как было раньше. Кризис.
Да и жемчуга стало слишком много, – Бернар не жаловался. Просто рассказывал о своей жизни.
 
    - В Полинезии все дорого. Особенно спиртное.
Но если покупать только базовые продукты, получается, вроде, и не очень дорого, – продолжал он.

     Пока мы разговаривали, вокруг нас собралась уже группа людей. Пришла жена нашего нового знакомого.
Ее звали Сюзан.
     Это была темнокожая, с пышными формами, полинезийка, с неизменным цветком в волосах.
Впрочем, она больше походила на африканку. Для полинезийки Сюзан была слишком черная. Была еще одна девушка, явная немка – худая и высокая, белокожая, со светлыми волосами и в майке на голое тело, с торчащими сосками. Был еще какой-то европеец.

     Вскоре появился жандарм. Оказалось, что девушка, косившая траву на заднем дворе, и есть нужный нам жандарм. Крупная, спортивного вида, очень крепкая и властная. Молча, взглядом она спросила каждого, чего ждут. Под этим взглядом, даже, несмотря на улыбку на ее лице, компания как-то рассосалась. Остались только мы и девушка с сосками под майкой.
     - Нам нужно зарегистрироваться.
     - Когда прибыли? Почему сразу не пришли? Мы работаем круглосуточно и все дни – сказала девушка-жандарм без единого движения мускулов на лице. Никаких эмоций. Только властный взгляд и неподвижная улыбка.
      Она взяла у нас паспорта и судовой билет. Сделала копии. Другие документы брать отказалась.
      - Украина – это Европа? Тогда вам виза не нужна, – сказала она.
Я уточнил, точно ли не нужна виза. Хоть нам и льстило такое отношение к Украине, но что-то заставляло сомневаться в столь высоком статусе украинских граждан. Я попросил ее перепроверить.
      - Да, Украина не в Евросоюзе, – удивленно сказала она.
      - А разве Украина не в Европе? – ей было трудно понять, почему мы не в Евросоюзе, при том, что географически находимся почти в центре Европы.
      - Вы должны оплатить визу и внести залог в размере стоимости билета в Украину.

      К сожалению, к Европе мы не относимся, и все положенные процедуры должны проходить полностью. Не раз за время нашего похода мы сталкивались с этой проблемой. И не раз вспоминали злым и громким словом наших политиков там, в далекой для нас сегодня Украине. А тут еще этот залог. Это порядка 6 тыс. долларов. Хотя мы сильно не расстроились. Никто не запрещает нам поднять паруса и прямо сейчас уйти в море. К тому же, внутренний голос подсказывал мне, что и оформление виз, и внесение депозита возможны только на Таити. А это значило, что до Таити мы совершенно свободны.

      Я заполнил таможенную декларацию. Девушка взяла ее у меня. Не проверяя, сложила в несколько раз, скрепила степлером и вернула назад:
      - Это на почту. Перед выходом с острова зайдете ко мне, я сделаю отметки в паспортах.
На этом все оформление закончилось. Что нам делать дальше, мы так и не поняли. Где визы оформлять и куда деньги вносить? Никакой ясности. Может на почте что прояснится.
       Почту нашли быстро. Она была тут же, за жандармерией. Рядом стояли огромные спутниковые тарелки. На почте была очередь. Зайдя, мы со всеми поздоровались непривычным еще словом "Бонжю-юр".
       Внутри помещения было много людей. Чтобы не толкаться, решили выйти на крыльцо. Там и людей поменьше, и воздух посвежее. Да и по сторонам поглазеть можно. В это время из дверей почты вышла женщина с девочкой лет четырех.
       - Скажи месье Бонжю-юр, – обратилась она к дочери, увидев нас. Я чуть не расплакался от этих слов. Слышали бы вы, как произносят слова «бонжюр, месье» француженки. И не просто произносят. Они обращаются ко мне. И даже эта малышка – тоже француженка. И тоже говорит эти необыкновенные слова «бонжю-юр, месье». (То, что по-французски говорят мужчины, меня как-то не трогало. Но вот французский в исполнении девушек – это что-то невероятное! Этот язык точно создан исключительно для девушек, чтобы сводить мужчин с ума). Девочка смущалась, но, как настоящая француженка, явно интересовалась нами. Я понял, почему французские девушки пользуются такой высокой репутацией. Любой девушке достаточно было только поздороваться со мной, чтобы покорить мое сердце.

        Очередь двигалась быстро, и мы вошли внутрь. Одни люди уходили, другие приходили. Входящие мужчины здоровались с каждым за руку. В том числе и с нами. Вскоре в зал с улицы зашел довольно экстравагантный мужчина лет 50 – 55, не похожий ни на полинезийца, ни на француза. Это был, скорее, итальянец. Он подъехал к почте на отличном кроссовом мотоцикле «Кавасаки» ярко-зеленого цвета. На нем была надета видавшая виды футболка в банановых разводах и затасканные шорты в таких же бордовых пятнах. На ногах - стертые шлепанцы. Он легко мог сойти за человека, которого у нас принято называть «без определенного места жительства». Но мотоцикл и то, что у него висело на шее, вносили какой-то диссонанс в восприятие вновь прибывшего. А на шее у него висела огромная цепь желтого металла до самого живота. Любой наш браток из 90-х умер бы от зависти, видя такую цепь. Еще там висели две цепи поменьше, куча браслетов того же металла на руках, серьги в ушах.
        Этот «бездомный» любитель золота и мотоциклов оказался очень активным и очень веселым посетителем. Вся очередь, мирно скучавшая на скамейках вдоль стен, зашевелилась. В помещении почты не осталось ни одного человека, которого бы он каким-то образом не зацепил. Сначала он поздоровался с каждым, в том числе и с нами, за руку, пройдя вдоль всей очереди. Затем начал развлекаться сам и развлекать очередь. То он демонстративно, в шутку, протискивался впереди очереди и очень этому веселился. То он забирал конверты из рук ожидавших и всучивал им свои бумаги, мол, поменяемся. То он брал стул и подсаживался к менеджеру почты, который общался с очередным клиентом, и сосредоточенно вникал в их разговор, поддакивая и кивая головой. В общем, бузил и дурачился. Он сразу внес оживление в скучающую массу ожидающих. Я решил, что это местный сумасшедший. На него никто не обижался. А все его чудачества посетители воспринимали с какой-то доброжелательной снисходительностью.

        Мы дождались своей очереди. Работник почты дал мне марку без конверта, которую я тут же наклеил прямо на свернутую декларацию и вернул ему. Я заплатил 70 франков (около 70 центов) и наше письмо отправилось в общую кучу. Это была именно куча. Причем, кучи было две – одна побольше, другая поменьше. Та куча, что поменьше – это входящие письма. А та, что побольше – это послания с острова. Потом французские яхтсмены рассказывали нам, как работает местная почта, и как через три месяца ожидания ответа на их письмо вдруг выяснилось, что письмо никуда не уходило. Оно так и осталось лежать в куче. Только не в той. Его по ошибке бросили к пришедшим. Так оно и пролежало там три месяца без движения. Ни у кого даже мысли не возникло проверить, что это за письмо такое никому не нужное болтается!
       - Ну и что? – ответил тогда нашим друзьям начальник почты.
       - Подумаешь, три месяца! Куда спешить?

       Недалеко от почты, возле пустого рынка, находился большой, по местным меркам, магазин. Это было отдельно стоящее здание, что само по себе необычно для Рикитеа. Но, несмотря на его размеры, ассортимент магазина не отличался изобилием.
      - Корабля давно не было, - объяснил его владелец, молодой китаец по имени Noel, когда мы подошли в надежде купить немного картошки. Картошки обычно в море мы много не берем. Только для супа. Она быстро портится, от нее появляется запах в лодке. И отходов много. А жарить картошку в море – вообще непозволительная роскошь. Уж очень много газа уходит на это. В общем, учитывая еще и ее низкую калорийность, можно смело вычеркивать картошку из списков продуктов на переход. Ну а на берегу мы позволяли себе небольшие вольности. К тому же, у нас к картошке отличная рыбка висела в ахтерпике.
      - Все уже распродано. Картошку или лук вы вряд ли где-то сейчас найдете, – расстроил нас Noel.
      - А как часто корабль приходит сюда?
      - Обычно, каждые две недели.

      Продукты на Мангарева привозят с Таити. Поэтому все дорого. Но, благодаря тому, что правительство дотирует поставки на острова, продукты здесь, все же, дешевле, чем на самом Таити. А вот алкоголь везде дорогой. Самое дешевое вино стоит около 12 долларов за литр. Своего вина в Полинезии нет. А качество импортного по 12 долларов вызывает большие сомнения. Нормальное же вино начинается от 20 долларов за бутылку.
Это политика государства по ограничению потребления алкоголя. Особенно коренными жителями. Кроме того, запрещена продажа алкоголя в магазинах в выходные и праздничные дни, а также в рабочие дни после 18.00. Такая политика приносит свои плоды. За все время нашего пребывания в Полинезии мы не встретили ни одного выпившего полинезийца. А вот европейцев, похоже, не останавливают никакие препятствия. Этому и на острове было достаточно подтверждений.

       К сожалению, купить все необходимые продукты у китайца мы не смогли. Из того, что нам нужно было, в магазине нашлись только макароны по 150 CPF (1,5 доллара) за 0,5 кг, сахар по 150 CPF (1,5 дол) за кило и масло по 280 CPF (2,8 дол) за пачку 200 гр. Кулек в магазине нам не дали. Вместо него предложили картонную коробку, куда мы и сложили все купленные продукты. А по дороге на яхту в магазинчике с испуганной девушкой, все-таки, нашли овощи и купили кроме трех кило картошки и килограмма лука еще и немного китайского чеснока по 50 центов за головку. Чеснок и лук в море идут на ура. Скупились долларов на 30.
       Мы потом часто заходили к китайцу. Хотя в поселке его не все любят. Нас даже предупреждали, чтобы мы не ходили к нему:
       - У китайца не покупайте. Он не очень хороший человек. Он слишком любит деньги…
Мы этого не заметили. Цены у него были не выше, чем у остальных. Да и деньги, по-моему, он не настолько любил. Однажды мы увидели у него капусту:
       - Сколько стоит?
       - Это слишком дорого для вас, – ответил серьезно Ноел и пошел к капусте.
       - Так все же, сколько стоит?
       - Я же сказал, слишком дорого, – он взвесил два качана и положил на прилавок перед нами.
       - Берите, это вам от меня.
Деньги он брать отказался.
       - Почему? – спросил я.
       - Потому что здесь хорошие люди. В Полинезии все хорошие люди. Я хороший человек. Вы тоже хорошие люди. Вы же хорошие люди?
       Говорил он на плохом английском. Его слова звучали как-то киношно. Он говорил так, как обычно говорят китайцы в отечественных фильмах. Noel попросил у нас адрес в Киеве и написал свой.
       - Я хочу приехать в Украину. В Украине хорошие люди?
      Интеренетом он не пользуется, поэтому попросил писать обычные письма. Позже я подарил ему свою новую бейсболку с логотипом компании, в которой работал до похода. Китаец остался доволен.

      Мы быстро вливались в местную жизнь. Так бывало везде, куда бы мы ни приходили на яхте. Небольшой бюджет кругосветки каждый раз заставлял нас становиться членами местного общества. И здесь, на острове, мы сразу стали обрастать знакомыми. С нами, даже, уже делились местными сплетнями.

       Мы завезли продукты на яхту и собрались к Фрицу - дальше по плану был душ.
Мимо куда-то на своем «Зодиаке» пронесся Гюнтер.
Гюнтера мы встретили у Фрица. Он возился в сарае с подвесным мотором Деда. Гюнтер время от времени работал у Фрица. Помогал ему в строительстве дома и ремонтировал подвесной мотор на лодку. За это получал деньги. Гюнтер хороший механик. Пользуется на острове авторитетом и всегда нарасхват. Стандартная оплата работы на острове 15 - 20 долларов в час. Может, и нам удастся здесь что-то подзаработать.
       У Фрица я хотел купить сегодня карточку, чтобы получить доступ в интернет. Когда мы пришли к нему, Дед вынес железную коробочку, в которой кроме карточек хранил еще деньги и сложенный вчетверо листок бумаги со списком проданных карточек. Фриц осторожно открыл коробочку, достал карточку и аккуратно сложил туда полученные за нее деньги. Затем на листок бумаги записал проведенную операцию. Делал он все это неумело, и как-то, по-пенсионерски. В этом он был похож на наших стариков. Я помню свою бабушку, которая хранила деньги в такой же коробочке, и так же неумело вела записи в блокноте приходов и расходов.
      Фриц был далек от компьютеров и интернета. Он просто продавал карточки. За домом в направлении моря у него стояла спутниковая тарелка. Интернет на острове создали сами яхтсмены. Одна молодая пара, путешествуя на яхте по Полинезии, постоянно сталкивалась с проблемой отсутствия интернета. Вот и решили восполнить этот пробел. Закупили оборудование, установили на островах антенны и компьютеры, наняли людей вроде Фрица. И закрыли проблему интернета в Полинезии. Теперь они ходят по островам и поддерживают интернет прямо с яхты.

 

        Я расположился с компьютером за столом напротив Фрица. Перед ним стояла бутылка пива.
Пива у Фрица было много. В кухне стояли штабеля ящиков. А в душе - такие же штабеля ящиков с пустыми бутылками. Я тогда даже решил, что он торгует пивом. А однажды вечером я стал свидетелем, как Дед над тетрадкой подсчитывает запасы:
     - 4 бутылки сегодня на вечер, 2 бутылки завтра на утро. Должно хватить.

     Вопрос пива для него - серьезный вопрос. Дед не мог себе позволить остаться без пива. Он пил все время и к вечеру, как правило, достаточно пьянел.
       Фриц был уже слегка пьян, когда мы пришли к нему. Юра отправился в душ мыться и стирать вещи, а я уселся с Фрицем за стол. Поначалу поддерживать беседу было сложно. Немецкий без практики я порядком подзабыл, а французского никогда и не знал. Но понемногу язык как-то сам разговорился, вытаскивая из памяти уже изрядно подзатертые немецкие слова. На каком языке мы тогда разговаривали, я уже и сказать не смогу. Но беседа текла. Мы что-то рассказывали друг другу, чему-то удивлялись, над чем-то смеялись. Время от времени подходил Гюнтер. Он включался в разговор и помогал с переводом, когда наша беседа заходила в тупик.

      Родом Фриц Шмак из Восточной Германии. Он помнит войну. Вернее, ее конец, когда война докатилась до самой Германии. До 45-го года война для него была только в разговорах взрослых. И вот она пришла и к ним. Пришла сначала в виде американских солдат:
      - Мне тогда было 4 или 5 лет. Американцы были все подтянутые, в чистой, красивой форме. Взрослые ходили к ним за сигаретами. А мы, дети, бегали за шоколадом и жвачками. У них всегда что-то было для нас. Когда пришли американцы, у нас было все! – при словах "было все" Фриц довольно откинулся на спинку стула и развел руками.
      - Затем пришла Красная армия. По договору территория перешла от американцев к СССР, – продолжал Фриц.
      На него советские солдаты произвели неизгладимое впечатление:
      - В лохмотьях, на ногах - что придется. Голодные и оборванные. Мы их подкармливали. А еще они воняли луком и махоркой. Махорка и газета "Правда", – это все, чем были богаты советские солдаты.
Слова "Махорка" и "Газета "Правда" Фриц произнес по-русски.
      - Очень хорошая была бумага. Из газеты «Правда» получались отличные самокрутки.

      В этом немецкие дети были похожи на советских. Военное детство заставляло их рано взрослеть. Поэтому память о махорке осталась в его детской голове. А в самокрутках Фриц знает толк. Он и сегодня курит исключительно самокрутки. Впрочем, на острове самокрутки курят все. Для этого продаются специальные наборы: табак в бумажных пакетиках и папиросная бумага. Фриц говорит, что так получается дешевле. Пачка табака у него уходит за несколько дней. А пачки сигарет не хватает на день. Кроме того, это традиция. Да и куришь табак меньше – это не достать сигарету на ходу. Здесь целый процесс, одной минутой не обойдешься.
      - Сигареты я курю только утром, когда и крутить некогда, и руки трясутся. Самокрутку не получается скрутить. Пока бутылочку пива не выпью.

      Фриц опять погрузился в воспоминания. Сейчас он был где-то далеко в прошлом:
      - Еще были комиссары, которые чуть что, сразу стреляли, – и он подкрепил слова характерным жестом.
      После окончания войны, когда восточные немцы уже распробовали «советские ценности», Фриц ушел из дома. Тогда еще можно было свободно попасть из Восточной Германии в Западную. Отец работал на шахте. Но Фриц сказал:
      - Это не для меня, - и в 15 лет отправился искать лучшей доли.
Сначала он попал в Гамбург.
      - Ты был в Гамбурге? – спросил Фриц меня.
      - Обязательно побывай. Там есть такой район, где женщины в окнах. И ты ходишь по улице и выбираешь. Там я впервые познал женщину! – и для того, чтобы я наверняка понял, что он имеет ввиду, усилил свой рассказ движением рук.
      - Мне было 15 или 16 лет. По возрасту мне не разрешалось посещать эти места. Но я надел костюм и галстук. Я был очень важный. И все прошло хорошо.
    
      Первый опыт Фрица, наверное, прошел действительно удачно. Во всяком случае, с тех пор Фриц никогда не испытывал недостатка в женщинах. Он любил их, и они любили его. Даже здесь, на острове, у него появилось десять детей. Шесть дочерей и четыре сына. И, конечно же, внуки, которые часто забегают к нему. И каждый раз получают от него шоколадку.

       Я рассказал Фрицу о нашем Михалыче – тренере детской секции в нашем яхтклубе. Ему за шестьдесят. У него 5 детей и несчетное количество внуков, а точнее - 11.
       - Пускай не останавливается, – с энтузиазмом сказал Фриц. Причем в словах его было столько энергии, что, казалось, он готов был тут же показать, что нужно делать.

      Фриц продолжал рассказывать. Три года он болтался по Западной Германии. Работал где придется. Крутил хвосты коровам на ферме, был подмастерьем в городе... В итоге, оказался во Франции. Там попал в иностранный легион. И всю последующую жизнь провел, воюя в разных уголках мира. В иностранном легионе подружился с выходцем из Украины.
      - Его звали Романов Роман Романович. Но связь с ним я потерял. Я пытался его найти, но не смог. Может, вы сможете его найти, когда вернетесь?
      На бесчисленных войнах он потерял слух. Но это не единственная память Фрица о войне. На теле множество шрамов от ранений. За годы службы он перенес 24 операции. За участие в боевых действиях Фриц имеет специальные льготы. Военное прошлое требует постоянного медицинского контроля. А на острове, несмотря на наличие в поселке госпиталя, вылечить могут только зуб. Да от головной боли таблетку дать. За полноценной медициной нужно лететь на Таити. Вот Фриц и летает туда. А перелеты, впрочем, как и само медицинское обслуживание, оплачивает государство.
       - Ну, я там еще и по магазинам, конечно. Гвозди, шурупы, инструмент всякий, – заговорщицки делился Фриц.
      Инструменты у него были повсюду. На веранде, на столе, в сарае… Казалось, что здесь работает целая бригада и работу только что остановили. Но Фрица, иначе как за столом с пивом и слушающим музыку, мы не видели. Но, похоже, он все - таки когда-то еще и работает.

      Фриц показал нам фотографию, снятую несколько лет назад – бравый подтянутый бородач в форме легионера держит фотографию юнца в форме 50-х. Сегодня он уже не тот. От выправки ничего не осталось. И бравым его уже не назовешь. Сегодня - это просто старик и алкоголик, как он сам себя называет.
      - Я никогда не пил. А потом, 12 лет назад, умерла моя жена. Во время родов. Ей разрезали живот и спасли ребенка. А вот жену спасти не смогли. Тогда я запил. Я пью все время. Я алкоголик. Утром у меня трясутся руки. Я выпиваю две бутылки пива, и все становится нормально.

      Фриц живет один в доме. Хотя он не одинок. У себя во дворе он построил еще один дом, в котором живет одна из его дочерей с мужем и детьми. А так как на острове принято жить на улице, то и получается, что, имея общий двор, живут они большой семьей. К тому же, в другой части дома живет еще одна его дочь. И в соседнем доме тоже обитает его дочь с семьей. Поэтому во дворе у Фрица постоянно толчется гурьба внуков. Они любят Деда и с удовольствием к нему захаживают. И у Фрица для них всегда припасена шоколадка.

       Кроме внуков в жизни Фрица есть еще пиво, музыка и гости-яхтсмены. Ни одна яхта, ни один яхтсмен, посетившие Мангарева, не прошли мимо дома Фрица! Фриц любит яхтсменов. И те с удовольствием посещают его. Возможно, в душе у старика где-то глубоко сидит тоска по бурной молодости, по бесшабашной и авантюрной жизни. И яхтсмены со своими историями позволяют ему не замкнуться в скучной жизни пенсионера. У него даже есть тетрадь, в которую он вписывает всех яхтсменов, посетивших его на острове. Яхтсмены оставляют в тетради свои фотографии, рисунки или просто памятные записи. Там даже была запись яхтсмена из России. Я на следующий день сделал аппликацию из еще одного бракованного радиолюбительского диплома и буклета нашего яхт-клуба, и она заняла свое место в тетради у Фрица. Без ложной скромности скажу – получилась самая яркая страничка в тетради Фрица.

       Фриц целыми днями сидит с пивом у себя во дворе на самом берегу моря. И слушает музыку. Он любит музыку. Особенно ему нравятся "Русские казачьи песни" и "Песни Победы", подаренные другом по иностранному легиону. Проблемы со слухом заставляют его включать музыку на полную громкость. Поэтому вместе с ним слушают музыку и все его соседи. Любовь Фрица к музыке и его глухота не оставляют соседям никаких шансов на тишину.

       Мы заговорили о современной Германии. Я не раз бывал там и сказал ему об этом. А когда начал рассказывать про Берлин, Фриц вдруг оборвал меня:
       - В Берлине плохие люди! Эта красная лодка, – и он показал на одну из стоящих на якоре яхт, - из Германии. Там берлинцы. Плохие люди!

      Фриц предложил нам по бутылочке пива. Гюнтер уже заканчивал возиться с мотором, но от пива отказался. Он собрался уходить. На завтра мы договорились встретиться с ним у нас на яхте. Выпив пиво, засобирались и мы. Но сразу не пошли на лодку. Мне нужно было достирать вещи, которые оставил вчера у спорткомплекса и которые уже почти сутки «замачивались».

       Вернулись на яхту уже затемно. На палубе нас ждала связка бананов, которую привез нам Гюнтер. Завтра мы ждем его в гости. А пока - традиционный вечерний чай и отход ко сну. Перед сном я приготовил Фрицу ещё один подарок. Мы знали его всего пару дней, но как-то прикипели к нему.
Мы подружились и явно испытывали друг к другу симпатию. Зная любовь Фрица к музыке, я решил познакомить его с украинской музыкой. У меня были записи Пиккардийской терции, украинских повстанческих песен и украинского рока - «Плач Еремии» и «ВВ». Все это я записал на три диска и приготовил их на завтра Фрицу.
   
  Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20]
   

"Купава". Архипелаг  Гамбье
(Для остановки слайда наведите на картинку курсором мышки)